Книга Алексея Караковского “Рок-н-ролльный возраст” впервые вышла ещё в 2007 году, но сейчас автор готовит новое расширенное издание. Каждый вторник мы публикуем серию отрывков из этой книги, посвящённых неформальным путешествиям по миру. Очередная глава – про Челябинск.
Если меня спрашивают, какое место я считаю для себя родным, то мне приходится отвечать, что у меня два таких места – Москва и Челябинск. И хотя в этом городе я никогда не жил, у меня никогда не терялось ощущение уральских корней — не особенно, впрочем, глубоких, поскольку мои предки в эти края попали случайно во время Первой и Второй мировых войн.
Мой дед Владимир Абрамович Караковский, от которого происходит наша фамилия, после войны закончил филологический факультет Челябинского государственного педагогического института, а потом сделал в этом городе карьеру, уехав из него в 1977 году известным человеком — директором лучшей городской школы. В Челябинске он реализовывал собственную методику коллективного творческого воспитания. Продолжил он этим заниматься и после переезда в Москву, куда его пригласили, заинтересовавшись интересным опытом работы.
Отец унаследовал от деда его кипучую энергию, но применял её поначалу исключительно в уличных драках, бывших нормальным времяпрепровождением в индустриальных провинциальных городах. «Володя, всё кончится милицией», — предупреждала его мать, не подозревая, насколько сбудутся её предсказания. Закалённый в боях челябинский хулиган и двоечник всё-таки сумел сдать вступительные экзамены на исторический факультет ЧГПИ, где быстро поумнел и даже слегка захипповал — разумеется, не в американском, а в советском смысле этого слова. Выражалось это в том, что отец ездил «дикарём» в Чехословакию и Прибалтику, слушал западный рок. Диплом отец защищал о политэкономии США.
Вскоре в общежитии ЧГПИ он встретил мою мать — младшую дочь в большой немецкой семье Балько, сосланной в годы войны из Крыма в Казахстан. Жили они в деревне Калачёво в тридцати километрах от Челябинска. В детстве моя мама ходила в музыкальную школу, находящуюся в соседнем посёлке с красивым названием Роза, и занималась на хорошем немецком пианино «Zimmerman». У неё было два брата и три сестры, причём всех сестёр звали именами, начинающимися с буквы «Л». В студенческие годы мама часто ходила по институту в платье с маленьким британским флажком на рукаве, за что ей делали выговоры преподаватели, и это было тоже неформально.
Глава семьи Христофор Христофорович Балько сделал большую карьеру: демобилизовавшись после войны из «трудармии», закончил Тимирязевскую академию, и был направлен на строительство крупнейшей в регионе птицефабрики, где занял пост главного инженера, а позднее, в 90-х годах, когда от предприятия остались одни руины, даже был председателем совхоза. После переезда в Москву родители закончили московские вузы (отец — МГПИ имени Ленина, мать — МОПИ имени Крупской). Поначалу они часто ездили на родину вместе с детьми, но в перестройку произошло подорожание билетов, и наши поездки стали редкими.
Впервые я поехал самостоятельно на Урал в студенческие каникулы 1997 года с подругой-музыкантом Лизой. Нашей целью были прогулки по этим Челябинску, Екатеринбургу и Перми, а также посещение моих многочисленных родственников. Повсюду, разумеется, мы таскали гитару с флейтой. В Челябинске, живя на служебной квартире бывшей ученицы моего деда, мы познакомились с местными студентами и устроили что-то вроде крохотного квартирника. После этого я приезжал в Челябинск в 1999 и 2000 годах, но ничего особенно интересного в те поездки не произошло. Лишь в 2001 году, проезжая Челябинск во время автостопной поездки во Владивосток, я почувствовал, что малая родина может вдохновить меня на творчество.
Первые свои челябинские песни я написал в 2009 году, когда решил на недельку слетать с матерью в Челябинск, чтобы пообщаться с родственниками, сделать ремонт на дедовой кухне, купить шарф местного футбольного клуба и увидеть знакомых, с которыми раньше общался только в Интернете.
Почти сразу по приезде я сочинил две песни: первая, драйвовая и жестокая — «На станции Тайга» — задумывалась для цикла песен «Северная Земля». Вторая, «Если ты любишь» была слишком лирической, но я назло решил поставить её первой в предполагаемый альбом.
К этому времени «Северная земля» сильно изменилась по своей концепции. Номера типа «Иван Никитич был мёртв» и в Русском институте, и на других площадках, где мне доводилось их исполнять, пугали слушателей радикальными политическими призывами. Тогда я стал добавлять к альбому новые песни и исключать старые. В результате «Северная земля», не изменив «року с учебником в руках», рассказывала о простых жизненных историях, разворачивающихся на фоне глобальных исторических событий, логически увязанных с современным миром. Такая опосредованность позволила мне достучаться до окружающих, и моё кредо перестало приниматься ими в штыки.
Мне не хотелось уезжать из Челябинска, не сыграв концерта, но как его организовать, я не знал. Написав нескольким людям, я вскоре получил приглашение выступить в местном отделении Союза писателей. Автором его была Лена Романенко — женщина, на тот момент известная мне лишь заочно. Я знал, что она пишет прозу, некоторое время вела местное ЛИТО, приняла участие в проекте «Имена любви». «Встретимся в переходе на площади Революции», — сказала Лена. Как ни странно, я без труда узнал её в толпе людей. Высокая, светловолосая, неторопливая — короче, выбивающаяся из общего ряда. Впрочем, этот сеанс телепатической связи не был случайным: выяснилось, что написанная накануне песня «Если ты любишь» кое в чём повторяет нюансы биографии моей знакомой, да и дальше мы не раз угадывали ход мыслей друг друга. В итоге, эту песню я посвятил Лене.
В общем, 25 октября я приехал в челябинский Союз писателей, где рассказал о своём издательстве и пообщался с друзьями (кроме Лены это были поэты Михаил Придворов и Ирина Аргутина).
Спел я и новые песни, которые приняли неплохо, но «На станции Тайга», посвящённая отступающим по Сибири войскам Колчака, оказала на слушателей какое-то особое воздействие.
Мне хочется стрелять, когда ты твердишь о мире,
Зовёшь в штабной вагон, манишь из-за спины,
Для тебя боевой офицер —
сексуальная фантазия в съёмной квартире,
Но когда нас убьют, ты примешь условия этой войны!
Позднее, в октябре 2010 года мне написали со станции Тайга. Оказалось, там есть клуб любителей истории, и они решили поинтересоваться у меня, как была написана моя песня. А в декабре 2012 года я получил ещё одно любопытное письмо от некоего Аркадия:
Привет! Заинтриговала фраза: «Собираемся закончить работу над песней «На станции Тайга»». Это случаем не та станция, которая под городом Томск? Чудесное место, провел там два прекрасных года после института… Ты не поверишь, но ж/д ресторан там был лучшим на всем Транссибе, за год до моего приезда (1981 год) там ещё медвежатину подавали. VIP-зал отделан изразцами, не уступающими музейным…. и много-много другого интересного…
В записи этой песни, которая состоялась в январе 2013 года, ключевую роль сыграла моя поющая подруга — Юля Тузова, занимавшаяся русским фольклором. Вообще до этого мне приходилось исполнять эту песню на джемах с девушками-фольклористками, и я знал, что шёл, но Юля отнеслась к теме очень серьёзно и взяла за основу своей партии народные мотивы сибирского казачества. Янис в итоге очень много резал и переклеивал, так что первоначальный Юлин замысел воспринимался не очень отчётливо — зато это пошло на пользу песне. Я пытался избегнуть как лубка, так и капитального ухода в этнику, но совсем без шаманства, если верить моему дневнику, у нас не обошлось:
Сегодня записали вокал Юли Тузовой для песни «На станции Тайга» (сведение запланировано через неделю). Хорошо, мощно получилось. И вот Юля уже ушла домой к деткам, а меня внезапно накрывает простудный бред, и я отчётливо представляю, что со мной играет на бас-гитаре… Фёдор Михайлович Достоевский. Аспирин!!! Аспирин! Срочно!!!
Популярность «Тайги» была довольно велика: ни одно выступление моей группы «Происшествие» без неё не обходилось. К Новому году я вдруг вспомнил, что группа вообще-то есть в социальных сетях, но я совершенно не занимаюсь её продвижением: в сообществе Вконакте у нас в то время насчитывалось всего лишь 225 участников. Я решил, что было бы неплохо до конца года набрать ещё хотя бы 800, но дело пошло так хорошо, что к концу года к нам присоединилась 1000 человек. Всё это было достигнуто благодаря терпению и каждодневному труду. В результате количество людей на наших выступлениях тоже постепенно увеличилось.
Вскоре выяснилось, что под названием «На станции Тайга» помимо моей песни существует ещё одна, принадлежащая некоему взрослому дяденьке из Ижевска по имени Сергей Жилин, и его песня была тоже удачной. Состряпав голосование, где надо было выбрать одну из двух песен, я приделал броский заголовок «ДИСКОТЕКА «ПРОИСШЕСТВИЕ» — смертельная битва песен-тёзок на волнах пиратского Интернета!». К вечеру наше сообщество знала уже куча народа, а «Происшествие», к моему немалому удивлению, проиграло, уступив популярному ижевцу буквально несколько голосов. В дальнейшем такие «битвы песен-тёзок» я устраивал довольно регулярно, но столь заметный эффект был получен только в первый раз.
В 2010 году мой путь в Челябинск лежал через Пермь и Екатеринбург. В Екатеринбурге я пробыл недолго: сначала встретился с друзьями, потом с родственниками, потом знакомый писатель Витя Харин посадил меня на автобус до Челябинска, и я всю дорогу с огромным удовольствием читал его книжку. Автобус прибыл в центр города, на Алое поле. Я устроился на остановке, сев прямо на свой забитый книгами рюкзак. Денег в кармане было немного, но их ровно хватило на такси до Лены Романенко, куда вскоре приехал и Миша Придворов. Мы сидели и болтали, а когда вечером муж Лены Вася повёз меня в Калачёво к деду, я вдруг снова словил Леникин телепатический сигнал — просьбу о совете (надеюсь, помог — спасибо совпадению мыслей), и меня опять поразила ничем не объяснимая мысленная связь двух людей.
Потом я весь вечер общался с дедом Христофором. Он мне рассказал подробности своей биографии, которые раньше не афишировал: о ссылке в Казахстан, о трудармии, о том, как после демобилизации его направили учиться в Тимирязевскую академию и строить птицефабрику (руины её и сегодня можно было увидеть на окраине деревни). Не представляю, сумел ли бы я выжить на его месте, сначала работая (якобы по призыву) вместе с зэками в советском концлагере, а потом дослужившись среди них до десятника и бригадира… Потом его рассказ тоже нашёл место в центральной части «Северной земли»: «Освоена тундра. Вчерашний герой боролся со льдами — теперь он на зоне».
Вернувшись к десяти утра в Челябинск, чтобы вечером выступить на квартирнике, я решил устроить небольшой уличный перформанс. Дойдя по пешеходной улице Кирова до украшающих её уличных скульптур, я нашёл знакомое по прошлым приездам изваяние дамы, смотрящей на своё изображение в огромном зеркале. Упершись в скульптуру спиной, а ногами в зеркало, я сел прямо на брусчатку, после чего достал электробритву и стал флегматично бриться, вызывая оживление среди редких и, по большей части, похмельных прохожих. Поприкалывавшись вдоволь, я собрал пожитки и потопал на работу к Мише Придворову.
Всё остальное происходило очень быстро: я получил SMS из Москвы, благодаря которому понял, что срочно нужен дома. Квартирник проходил у Вадима Ревы из группы «Трамвай», с которым я имел удовольствие познакомиться уже непосредственно на месте событий. Время мы провели довольно продуктивно: я спел штук десять песен, показал все книжки… и тут стало пора ехать на вокзал. В итоге я впервые в жизни не доиграл концерт до конца, но слушателей, вроде бы, недовольными не оставил, т.к. лучшие песни всё-таки успел спеть и, к тому же, пообещал в следующий раз привезти «Происшествие». На вокзале я даже успел на поезд, но в последний момент мне не хватило денег на билет. Пришлось довольствоваться следующим на ним Караганда — Москва, проходящим Челябинск в 5.00 утра. Дядя Слава, по дороге без устали ругающий власть, как обычно, довёз с ветерком…
В Уфе к нам в плацкарт подселили испуганную плачущую женщину с шестилетним сыном: их обокрали на казахской границе, вытащив деньги, телефон и координаты для связи. Ей оказалась тридцать пять лет, и она ни разу в жизни не выезжала за пределы родного Узбекистана, а тут такой шок, да ещё в чужой стране, где ничего не знаешь. Ехала она в Петербург искать мужа, который три года назад уехал на заработки и вскоре забил на семью. Пришлось успокаивать человека. Женщина поела, выспалась, почувствовала себя лучше, стала общительной и улыбчивой. С её мальчишкой играл, наверное, весь поезд — а он никак не мог понять, почему никто вокруг не понимает узбекского… Когда поезд почти дошёл до окраин Москвы, она позвонила в Петербург, и муж пообещал встретить её на вокзале. Я помог дотащить им вещи до зала ожидания, там мы и расстались. Потом я сел на электричку и доехал до платформы Ухтомская, откуда ещё долго волок рюкзаки с нераспроданными книжками. Вспоминая об узбечке, я думал, что мне по сравнению с ней не на что жаловаться — так и дополз до дома…
В 2012 году я отыграл у Вадима Ревы во второй раз — но людей собралось мало. Лена Романенко, у которой я ночевал, съездила со мной на озеро, потом я со своей родственницей Наташей поиграл песен на даче в Еткуле. Было странное ощущение, что я на какое-то время исчерпал для себя этот город. То, что именно здесь я написал новую песню «Мухи», было случайностью — я задумал её давно. В первые в городе Че у меня не было специфического челябинского вдохновения, которое когда-то нашептало мне «Транзит-Урал», «Если ты любишь», «На станции Тайга» и другие песни. Разумеется, я не знаю, что ждёт меня в будущем, но пока мои ощущения от Челябинска не поменялись.
Comments are closed