Роман «Люди в голом» питерского филолога, знатока Миллера, Джойса и Элиотта, Андрея Аствацатурова вышел аж в 2009 году, но критиками упоминается до сих пор. Разбираемся, достойна ли дебютная работа писателя столь пристального внимания и достойных позиций в топ-листах.
Книги о детской травле нынче встречаются нечасто – жертвы ее, как и жертвы насилия, предпочитают не делиться своими воспоминаниями, а запрятать их в дальние уголки памяти. Поэтому, на первый взгляд, книга «Люди в голом» писателя Аствацатурова может показаться именно тем редким случаем откровения на тему детских травм и обид – первая часть представляет собой грустный, но не без юмора коллаж историй о жизни глазами ребенка. Ребенок этот не без творческих идей и талантов, отчаянно не любит школу, учится плохо – скорее, не из-за отсутствия способностей, а из протеста, носит очки и обидную кличку – в общем, собирательный образ типичного затюканного ребенка из интеллигентной питерской семьи.
Робковатое, местами милое и даже трогательное повествование о детских годах, поспотыкавшись на институтских, приводит нас к взрослой жизни героя – и именно на этих страницах понимаешь, что замысел писателя был иным. Очевидной становится его попытка сделать ставку на беспроигрышную тему, которая не может быть чуждой никому – для тех, кто подвергался школьным обидам, такие тексты – своеобразная поддержка; для тех, кого миновала детская травля – способ хоть ненадолго вернуться в те годы. А у кого, скажите мне, в детстве не было толстых учительниц с уродскими короткими стрижками, противных «врачих» на первом этаже медпункта, от которых навсегда в памяти осталась медицинская вонь, холодные руки, неудобные вопросы и болючие прививки. Неслучайно еще юный Андрей получается именно таким – эдаким лузером в очках – вряд ли кому-то будет интересно читать про отличника, КМС по водному поло, лауреата конкурса Чайковского.
Бегло познакомив читателя с университетскими годами, в которых эволюция героя начинает обретать более-менее ясные черты, Аствацатуров подводит нас к неутешительному диагнозу (своей?) жизни – старая, требующая ремонта квартира, вчерашний подогретый обед, отдающие легкой меланхолией попойки, маленькая зарплата, смешанное чувство презрения и зависти к «успешным» людям, ну и конечно, филология – дело, бесполезнее которого в наши дни профессия разве что профессия звонаря. Да еще и две сбежавшие жены в придачу. Такой вот образ интеллигента, который, по правде-то говоря, в восторге от своих страданий. И все бы ничего (в сущности, сколько таких Андреев живет среди нас, да и сколько таких Андреев живет в нас самих), не будь здесь одной неприятной детали. Акакий Акаикевич (упомянутый автором в одной из глав Описием Описиевичем) тоже был жалок и убог, но тем не менее, до конца своей жизни оставался безобидным человеком с большим чувством ответственности и ранимой душой. Но Андрея едва ли можно назвать “маленьким человеком” – он гордо несет бремя героя потерянного поколения, аутсайдера, не вписывающийся в концепцию жизней «среднего звена», не брезгующего, тем не менее, за счет этого звена выпить или поесть.
Следуя логике названия, автор до предела обнажает героя, прорисовывая всего его бесстыдные “махочки-черточки” – зависть, снобизм, снисходительность, доходящую до откровенной мизантропии трусость, злость. Прорисованы они настолько филигранно и четко, что когда гопник Толик направляется навстречу к нашему герою для суровой расправы, искренне хочется, чтобы Толик навалял ему со смаком и от души. Разумеется, такие сеансы душевного стриптиза едва ли можно назвать литературной исповедью, поэтому дистанцирование Аствацатурова-героя и Аствацатурова-пистеля очевидно. Скорее, негатив нагнетается для того, чтобы читателю было проще сопоставить себя с таким Андреем – ведь все мы иногда тяжело переживаем чужой успех и позволяем себе разного рода малодушия. Безусловно, читателю близки все эти перипетии и нелепые ситуации – да покажите мне хоть одного человека, который бы чувствовал себя уверенно с бултыхающейся в портфеле банкой мочи.
«Люди в голом» – книга физиологичная. Только не так, как у Улицкой — трогательно и застенчиво-нелепо, а грубовато и резко. Вспомнить того же Толика, павшего смертью храбрых под тяжестью каловых массовых дачного сортира – согласитесь, не самая эстетичная смерть. (надеюсь, кстати, что Толика не постигла эта участь в реальной жизни, а этот ход – всего лишь маленькая вонючая месть Аствацатурова. В конце концов, Набоков тоже “похоронил” свою любовницу в одном из своих рассказов).
Как ни странно, несмотря на некоторую монотонность, непечатные выражения и парцеляционную сухость, текст читается легко и мягко. Во многом – благодаря сильным речевым характеристикам — читая диалоги, словно слышишь писклявый голосок гея Сливы, аристократичное потягивание Арчи, быстрый говорок Принцессы и, конечно же, гоповатый бас Толика, не вписывающегося в эту полу-сказочную компанию хотя бы из-за своего имени.
Аствацатуров в книге хорошо передал атмосферу вечного насморка, холодных студенческих аудиторий, захламлённых грязноватых квартир с кучей книг и журналов, где дешевое вино медленно тянется под быстро тающую закуску.
Вообще, книга представляет интерес, скорее не с точки зрения сюжета, а, скорее, филологии – своеобразный роман-конструктор, состоящий из разрозненных кусочков, которые, по мнению нерадивого читателя, куда лучше бы смотрелись в погоне за лайками на Фейсбуке. И все же думается, что потомственный филолог, специалист по американской и английской литературе, экспериментируя с приемами и текстом, предлагает “поиграть в литературу” и считать в “Людях” фрагментарность, цитирование и аллюзии, смешение хроносов, топосов, жанров и другими постмодернистскими «штучками». Подход, безусловно, интеллектуальный. Вопрос только в том, насколько далеко не претенциозный материал может быть достойной для него базой?
Comments are closed