Книга Алексея Караковского “Рок-н-ролльный возраст” впервые вышла ещё в 2007 году, но сейчас автор готовит новое расширенное издание. Каждый вторник мы публикуем серию отрывков из этой книги, посвящённых неформальным путешествиям по миру. Очередная глава – про Алма-Ату (Алматы).
В 2005 году мы с Наташей Караковской решили потратить лето на большое путешествие, включившее в себя Екатеринбург, Новосибирск, Алтай, Алма-Ату и даже предгорья Тянь-Шаня. Помимо знакомства с Наташиными родителями, основным впечатлением для меня стали горы.
Наташин отец жил в деревне неподалёку от Бийска. Работал он шофёром; его жена, предпринимательница, торговала сэконд-хэндом и держала мастерскую по пошиву игрушек. Сам городок оказался маленьким, и нам там быстро стало неинтересно. При попытке сфотографировать улицу, я подвергся атаке местной старушки, которая голосом, полным бессильного отчаяния, закричала в мою сторону: «Што облучаешь-та?». Этот эпизод говорит многое об укладе жизни в сибирском захолустье.
Сначала мы предприняли ряд поездок по окрестностям, побывав в курортных районах типа Белокурихи, довольно сильно загаженных туристами. Чтобы уйти от цивилизации, требовалось уехать дальше, в Горный Алтай. К счастью, у Геннадия Алексеевича там оказались какие-то дела, и он взял нас с собой. Так мы оказались в высокогорном селении Теньга, где провели буквально один вечер, но утром перед отъездом в Бийск успели прогуляться с фотоаппаратом по селению. Горная речка, пронзительно зелёный луг, туман, козы и коровы — вот примерно таким остался Алтай в моей памяти и на фотографиях. Просто пастораль с фотосессией сэра Пола Маккартни.
После недели на Алтае мы отправились в Алма-Ату, к Наташиной маме. По состоянию на 2005 год это был очень большой и довольно запущенный город с редкими остатками советского наследия. Пожалуй, наибольшее впечатление на меня произвёл впоследствии снесённый автовокзал «Саяхат», помещение которого использовалось для мелкой торговли и услуг, типа металлоремонта и парикмахерских. Возле «Саяхата» и до самого Зелёного базара улица была полна людей — как обычных интеллигентных горожан, относительно честных торговцев, так и всяких тёмных личностей. Большинство из них не обращало на нас никакого внимания, занимаясь своими обычными делами. «Исык, Исык, Исык! Чилик, Чилик, Чилик!», — чирикали, приглашая на автобусы, зазывалы. На ларьке с копчёной курицей висела реклама на русском языке «КУРИЦА ГРИЛЬ — ПТИЦА СЧАСТЬЯ». Улицы были густо снабжены (не сказать, чтоб украшены) портретами «вечного» президента Назарбаева и пафосными патриотическими лозунгами. Как я понял, отношение к нему в народе было точно такое же, как в России к Путину: его не любили, но за него голосовали, так как никаких альтернатив всё равно не было и быть не могло.
Рядом с «Саяхатом» возвышалась самая большая в Алма-Ате мечеть, похожая, как я позже понял, на казанский Кул-Шариф. Кроме неё в городе мне было трудно выделить какие-то достопримечательности, хотя они, безусловно, были — Алма-Ата радовала стилистической непредсказуемостью. А вообще в Казахстане мне больше всего нравились горы и жара. Так что самым ярким впечатлением стала поездка на высокогорное озеро Иссык. Там-то мы вдоволь налазались по скалам и сделали множество высокохудожественных фотографий, ещё долго вдохновлявших меня на творчество.
Помню, как мы пытались спасти пожилого мудрого Наташиного кота Чарли, повезя его в ветеринарный «центр» на улице Пастера (слова «орталык» и «орталыгы» вообще оказались чрезвычайно распространёнными в казахстанской топонимике). Не знаю, насколько мы смогли облегчить его страдания. Полузаброшенное здание, существующее с советских времён, напоминало тюремную больницу и казалось мне этакой общеказахстанской метафорой упадка. Впрочем, центральные улицы города были густо утыканы многоэтажками из стекла и бетона — и это в городе с повышенной сейсмоопасностью. Когда через семь лет в Алма-Ате открыли метро, многие горожане, не понаслышке знавшие, что такое землетрясения, поначалу боялись туда спускаться…
В Алма-Ате от нечего делать я прочёл книжку казахского писателя Ильяса Есинберлина «Кочевники», практически все действующие лица которой умирают насильственной смертью, а положительными героями можно назвать лишь тех немногих, кто никого не успел убить до того, как погиб сам. Эта книга и первое соприкосновение с исламской культурой заставило меня задуматься о бренности человеческой истории, и я написал цикл стихов «Долина» в котором попытался реконструировать эпоху. Кроме книжки Есинберлина помогли также наблюдения, сделанные в горах, около озера Иссык. Судя по всему, новые стихи получились удачными — позднее они активно публиковались на литературных сайтах и были напечатаны в дагестанской газете «Горец».
Ещё запомнилась встреча с поэтом Бахытом Кенжеевым, чьи стихи я к тому времени уже давно знал и любил. Проходила она в местной библиотеке — «для своих». Мы с Наташей попали туда благодаря алмаатинскому поэту и музыканту Геннадию Банникову, моему давнему знакомому по Стихи.Ру. Кенжеев активно пил коньяк, кокетничал с женщинами, а потом вдруг встал с места и заявил, что продемонстрирует всем присутствующим образец высочайшей поэзии, после чего прочёл стихи своего друга и коллеги Алексея Цветкова:
Я мечтал подружиться с совой, но, увы,
Никогда я на воле не видел совы,
Не сходя с городской карусели.
И хоть память моя оплыла, как свеча,
Я запомнил, что ходики в виде сыча
Над столом моим в детстве висели.
Я пытался мышам навязаться в друзья,
Я к ним в гости, как равный, ходил без ружья,
Но хозяева были в отъезде,
И, когда я в ангине лежал, не дыша,
Мне совали в постель надувного мыша
Со свистком в неожиданном месте.
Я ходил в зоопарк посмотреть на зверей,
Застывал истуканом у дачных дверей,
Где сороки в потемках трещали,
Но из летнего леса мне хмурилась вновь
Деревянная жизнь, порошковая кровь,
Бесполезная дружба с вещами.
Отвинчу я усталую голову прочь,
Побросаю колесики в дачную ночь
И свистульку из задницы выну,
Чтоб шептали мне мыши живые слова,
Чтоб военную песню мне пела сова,
Как большому, но глупому сыну.
Это было очень неожиданно и здорово — да и вообще Кенжеев расположил меня своим обаянием.
По впечатлениям от поездки я написал цикл верлибров «Казахстанский альбом», который позднее вызвал много шума в Интернете: одни читатели восхищались моей наблюдательностью и чувством юмора, другие считали, что я несправедливо высмеял Казахстан и проявил неуважение к их родине. Мне трудно оценивать эти стихи с такой точки зрения, но одно могу сказать точно: я пытался зафиксировать наиболее яркие впечатления, увиденные собственными глазами,и других целей у меня не было. Ещё я написал в Казахстане несколько песен, впоследствии вошедших в альбом «Оккупация» — «Я хочу просто жить», «Остров», «Если утром унылым…» и т.д. Кроме этого, мы с Наташей перевели ирландскую народную песню «Молли Мэлоун», которую частенько исполняли ещё года три после этого. Наташа сочинила там очень удачную транскрипцию припева: «aliva-alive-o» — «живее живой».
Фото: Алексей и Наталья Караковские, Тянь-Шань, 2005.
Comments are closed