Путешествия русского неформала, ч.9. Русский Север

Книга Алексея Караковского «Рок-н-ролльный возраст» впервые вышла ещё в 2007 году, но сейчас автор готовит новое расширенное издание. Нетрудно догадаться, что в основном, это сочинение посвящено музыке и музыкантам. С разрешения автора каждый вторник мы публикуем серию отрывков из этой книги, посвящённых неформальным путешествиям по миру. Очередная глава про Русский Север — Карелию, Соловецкие острова и Архангельск.

В июле-августе 1998 года я, наконец, осмелился отправиться в первую свою дальнюю северную поездку, что на фоне личных проблем было как нельзя более кстати. План состоял в том, чтобы добраться автостопом в паре с фотографом Андреем до Соловецкого монастыря. По пути я надеялся найти временный уход от мирских сует и творческое вдохновение.

 

Правда, к моменту отъезда я не был уверен, что православие является для меня наиболее подходящей дорогой. В принципе, так оно примерно и оказалось: по возвращении я окончательно перестал общаться с людьми на темы, связанные с верой, и богословскую литературу стал изучать самостоятельно. Было психологически тяжело решиться на поездку из-за её дальности: в то время я ничего не знал о Севере, и думал, что это может быть если не опасно, то весьма утомительно. Но когда я, долго глядя на карту, уговорил себя, что Кемь — это где-то в районе Кунцева, всё решилось само собой. Я словно закрыл глаза и сделал шаг — такие были у меня ощущения.

Мы ехали с минимумом денег, стартовав втроём с Гусманом на электричках в сторону Питера. Там мы разыскали мою московско-люберецкую подругу Галку и вписались вместе у её родственников, заняв по-барски, вчетвером, двухкомнатную квартиру на Звёздной. Было решено изучить особенности мурманской трассы, посетив Старую Ладогу и, отдельно, Шлиссельбург. Ехали в две пары — я с Галкой, а Андрей с Гусманом. Мы с Галкой неизменно приезжали к месту назначения быстрее парней, и мне казалось, что большую часть дороги до Петрозаводска я буду ехать в одиночку.

Мы с Андреем стартовали из Питера на Север в двух разных машинах. Через пару часов, проехав километров сто, я застопил литовский грузовик, водитель которого ехал в Петрозаводск с заездом в Лодейное Поле. Именно в этом городе он меня и высадил. Путь пешком по населённому пункту оказался адски длинным и тяжёлым, да ещё явно намечалась гроза. На выезде я увидел далеко впереди себя Андрюху, он бежал под какой-то мост, чтобы не попасть под дождь. Мы помчались вместе, но шансов успеть практически не было. В этот момент сзади послышался гудок — это подъехал мой литовский водитель. Мы забрались в кабину, спрятав за занавеской Андрюху вместе с рюкзаками: по правилам, в машине могло ездить не более двух человек. Преодолев грозу в уютной кабине, к вечеру мы доехали до Петрозаводска. Слегка осмотревшись, но не дойдя до набережной (самого симпатичного места в городе), мы дошли до железнодорожного вокзала, где заночевали, а после двинулись единственной дальней северной электричкой в этих местах — в Медвежьегорск. Оттуда до Кеми мы ехали уже автостопом, прибыв в город затемно и расположившись на местном железнодорожном вокзале, который я, кажется, до сих пор помню, как свои пять пальцев.

Помню, как рассказывал водитель, вёзший меня в Кемь:

— Следишь за местностью? Тут участок в сто пятьдесят километров: с одной стороны посёлок Лоухи, с другой — посёлок Пушное, а посередине — кроме Кемской ГЭС, считай, ничего и нет. Еду я как-то здесь, петляю, всю дорогу только и делал, что выбоины объезжал. И вдруг смотрю: машина стоит наша, из Кандалакши. Ну, я, конечно, останавливаюсь, спрашиваю земляка, что случилось. А он отвечает: «Представляешь, техосмотр три месяца назад проходил, а сейчас еду, и вдруг у меня карданный вал на куски разлетается». А знаешь, почему? От такого покрытия не то, что от вибрации с ума сойдёшь, тут вообще позвоночник в трусы ссыплется. Ну и автопарк, конечно, тоже ветхий… Ну чего, позвонили в Кандалакшу, и на три дня в бордель…»

Наутро мы довольно быстро добрались от порта Рабочеостровск до Тамарина причала — главной соловецкой пристани. Правда, при посадке я едва не рухнул с катера в море, но лишился лишь фотоаппарата-мыльницы. Зато подобралась отличная компания — вместе с нами ехала любознательная и общительная девушка-голландка, которую мы приметили ещё в Кеми, но стеснялись познакомиться.

Первую ночь нам удалось провести с нижегородскими реставраторами, жившими в общежитии около святого озера. Попытка помыть ноги в этом озере едва не стоила мне обморожения, но делать было нечего, другой возможности не было. К вечеру этого дня мы переселились в съёмную комнату к соловецким азербайджанцам Гаджиевым, с которыми, в конце концов, очень подружились. Денег хватало дня на три-четыре, и мы были озабочены возможностью бесплатного отъезда. Экипаж катера, на котором мы приехали, был не против нас отвезти обратно, но вместо этого они ушли в запой. Тогда Андрей познакомился с каким-то священником, который устроил нас на паломнический катер. Всю дорогу они вдвоём вели душеспасительные беседы; я же, несмотря на миссионерские усилия окружающих, оставался равнодушным к православию, загибался от морской болезни и копил вдохновение.

И не зря: на кемском железнодорожном вокзале я сочинил две песни. Это были «Лесная сестра» и «Я ещё приду сюда». Стрельнув у каких-то байдарочников гитару, я спел впервые «Лесную сестру» чем сильно их изумил. Песня действительно оказалась на редкость удачной, но сначала я и сам не понял, что написал. Кастинг на почётную роль «лесной сестры», в конечном счёте выиграла моя однокурсница Катя Шумилова.

С Соловков можно было возвращаться либо той же дорогой, либо более длинной — через Архангельск. Мы, конечно, выбрали второй путь, но в поезде Мурманск-Вологда нам сразу же пришлось отдать все деньги проводнице. Теперь у нас оставался батон кемского хлеба и мелочь, которой хватило бы, в лучшем случае, на одну-две поездки на автобусе. В поезде мы познакомились с архангельской толкиенисткой Аней, которая помогла нам благополучно миновать контролёров в электричке Обозерский-Архангельск, но не могла пустить переночевать. Девушка эта немало поразила мою юношескую психику: ни до, ни после я не встречал особ, непринуждённо переодевавших лифчик в переполненном поезде. Когда мы добрались до города, Аня пустила нас к себе позвонить.

В итоге мы разыскали какого-то человека, знакомого знакомых Андрея — инженера по имени Фёдор. Парень этот очень сильно удивлялся тому, что нас принесло в Архангельск. Мы провели у него пару дней в Соломбале. Кемский хлебушек давно закончился, мы гуляли по Архангельску впроголодь и пешком. Когда мы уже не знали, что и делать с нашим отчаянным положением, я нашёл в подкладке паспорта спрятанные туда после какого-то арбатского концерта четыре доллара. Нам повезло найти единственный работающий в выходной день пункт обмена валюты за пятнадцать минут до его закрытия; на выходе получилось примерно тридцать восемь рублей. Этого было немного, но достаточно для того, чтобы отправиться домой. С утра мы отправились в Исакогорку, откуда уже можно было стопить машины в направлении Москвы. На эту автобусную поездку мы истратили ровно половину имевшихся денег, но самое интересное, что вторую половину мы привезли в итоге в Москву — она нам просто не потребовалась.

Мы ехали с Андреем то догоняя, то опережая друг друга. Под Холмогорами я застопил автобус, в котором уже ехал Андрей. Потом мой попутчик устремился вперёд, а я на некоторое время застрял под Емецком — деревней-ровесницей Москвы. Там меня подхватила «вахтовка» — автобус, развозящий лесорубов. Не успели мы перекинуться с водителем парой фраз, как вдруг дорогу нам преградил заросший бородой немолодой человек. Судя по его действиям, он только что выбрался из леса и пытался застопить машину с противоположной стороны дороги. Водитель удивился и остановился.

— Брат, мне в Верхнюю Тойму! — закричал мужик, размахивая руками.

Водитель флематично пожал плечами и поехал вперёд. Деревню с таким названием он не знал, но у меня была карта Архангельской области, и я пообещал помочь бедолаге.

Вахтовка высадила нас у моста через речку со смешным названием Чача. Мужчина сообщил, что он скорняк, работает в Антониево-Сийском монстыре, стен которого он не покидал уже много лет. Я нашёл на карте его пункт назначения, оказавшийся на противоположном берегу Северной Двины в пятиста километрах к юго-востоку, после чего мы спустились к речке и вскипятили чаю в банке из-под консервированной кукурузы, причём мой новый знакомый развёл бездымный костерок весьма хитрым способом и почти мгновенно. Скорняк угостил меня творогом, а я его хлебом. Он рассказал, что едет на юбилей своей бывшей жены, которую не видел со времён своего ухода в монастырь. Было понятно, что до Верхней Тоймы ему поможет добраться лишь чудо. Я помог застопить скорняку машину и остался на трассе, но ждать пришлось недолго: уже скоро остановился самарский дальнобойщик Юра, едущий в Ярославль. Возле Шенкурска Юра усадил в машину и моего попутчика Андрея.

Дорога на Архангельск не отличалась хорошим покрытием, а на протяжении двухсот километров от Вельска до Кадникова и вовсе представляла собой разбитую бетонку, на отдельных участках регулярно, к тому же, смываемую наводнениями.

— Весной тут вообще ехать нельзя, — рассказывал Юра, — трассу на время паводка перекрывают. Но я как-то прорвался, потом сам жалел. Вода всё прибывает; чувствую, сейчас либо всплыву, либо утону. Я уж и сам не помню как, дотянул, в общем, последние километры до кордона, пот градом льёт — страшно всё-таки. Ну, меня, ясное дело останавливают. И тут до меня только дошло, что я, считай, у них на глазах из Северной Двины выплыл. Вот меня хохот разобрал… Но вообще столько народу там только в наводнение было, а так мало кто ездит. Если зимой мотор заглохнет, вот это хана. Сколько народу на бензобаках подрывались, когда костры жгли, чтобы согреться… 

Ночевать мы остановились недалеко от Вельска. Я спал сидя, но мне было всё равно: пока мы ехали по бетонке, я подскакивал на месте, как зёрнышко в кофемолке. Удивляюсь, как в дороге я умудрялся не только спать, но и дописывать текст песни «Я ещё вернусь сюда». Наутро Юра накормил нас и напоил чаем — свою еду мы давно съели. Дорога до Ярославля пролетела быстро: водитель всё время травил байки о жизни дальнобойщиков.

Дальше, время от времени пересекаясь на трассе, мы без приключений добрались до Москвы. От Ростова до Икши меня довезли какие-то дачники, накормившие ещё раз, так что я приехал домой уставшим, но не голодным. В следующий раз на Север я попал нескоро.

Летом 2004 года родители впервые отпустили путешествовать нас с братом вдвоём — а точнее втроём с Наташей Караковской. В наших планах было отправиться через Карелию на Соловецкие острова, но родителям я сказал, что мы собираемся приехать в Питер и «погулять по окрестностям». Передвигаться планировалось поездами, а ночевать на вокзалах и вообще где придётся. Этим наше путешествие было похоже на мои автостопные странствия. Вова, привыкший к расслабухе в деревне и рыбалке, был несколько ошарашен скоростью и дальностью перемещений, но жаловался не на это, а на то, что при нём слишком часто целовались и говорили всякие глупости о любви.

Предыдущим летом в компании с подругой я предпринял небольшую разведывательную поездку в Карелию, по ходу которой бегло пробежался по Петрозаводску и провёл один световой день в городе Сортавала, после чего через Приозерск и Петербург вернулся обратно. Сортавала мне понравилась: в городе сохранилось несколько памятников времён финской войны, и вообще чувствовалось нечто необычное, не русское. Недалеко от вокзала находилось несколько согретых солнцем невысоких скал — вероятно, валуны, принесённые ледниками. На одном из них я даже слегка вздремнул, после чего назвал его «медитационным холмом» (то, что в этом городе некоторое время жил и работал Николай Рерих я выяснил позже). Электричка в Ленинградскую область выехала из Сортавала вечером, и прибыла к конечному пункту ночью. В Приозерске вокзал оказался переполнен пьяной молодёжью, и мы с девушкой всю ночь гуляли по городку, избегая освещённых мест. С Вовой и Наташей я решил отправиться тем же путём, только наоборот: через Петербург и Приозерск в Сортавала и далее через Петрозаводск и Кемь на Соловки.

Жара в то лето стояла немилосердная. Не помню, как нас занесло к крейсеру «Аврора», но долго мы там не пробыли: мозги буквально плавились. Пришлось искупаться в местном фонтане — прямо в одежде — только тогда нам немного полегчало. По недавней традиции мы устроили небольшой концерт на лавочках в Летнему саду, но слушала нас на этот раз гораздо меньшая по размерам компания друзей. Попрощавшись с ребятами, мы отправились на Финляндский вокзал. 

Электричка на Приозерск подтвердила мои худшие воспоминания об этом городе: поезд переполняла всякая агрессивная пьянь, пытавшаяся бить оконные стёкла и посылавшая матом транспортную милицию. Ситуация на вокзале также не предвещала ничего хорошего, так что, как и год назад, нам пришлось уходить вглубь города — к живописной реке Вуокса и старенькой, вросшей в землю крепости, бывшей некогда цитаделью древней Корелы. Ночью Вова пытался ловить в реке рыбу, но в итоге скорее сам стал добычей для карельских комаров; Наташа нашла колодец и набрала воды, попутно сыграв роль фотомодели. Возвращаясь к вокзалу по пустому рассветному городу, мы внезапно стали свидетелями сюрной картины: поливальная машина на площади бессмысленно окропляла водой постамент памятника Ленину. Этот непонятный акт тотчас стал сюжетом фотографии.

Мне было любопытно узнать, как люди ездят на электричке в пограничном районе Хийтола — Элисенваара. Оказалось всё банально: из поезда просто-напросто не выпускали. В Сортавала мы добрались, кажется, ещё до полудня. Этот городок было нетрудно обойти за день — что мы и сделали. Запомнился местный ресторан, в котором мы наелись до отвала за какие-то смешные по московским меркам деньги. Финский крест в память о погибших воинах, запомнившийся мне с прошлой поездки, я на этот раз не нашёл, но зато мы посетили «медитационный холм» и долго фотографировали местные растения, очень радовавшие Вову, будущего студента-эколога. Там же я написал небольшое стихотворение, в котором назвал Карелию «великим садом камней». Больше в Сортавала было нечего делать, и мы пошли на вокзал.

В Петрозаводск мы приехали с утра, но толком города не видели: мой друг писатель Олег Целебровский сразу же повёз нас на дачу к своим друзьям, находившуюся прямо на берегу одного из живописных карельских озёр. Хозяйка была интеллигентна, мила, читала наизусть Дона-Аминадо, но притягивала к себе несчастья: сначала повредила ногу, потом порезала руку, а когда муж повёз её в больницу, они попали в аварию. Сильно удивившись, мы решили не задерживаться на странной даче и отправились дальше.

В Медвежьегорске Наташе срочно пришлось покупать новую обувь, после чего мы отправились гулять по берегу Онежского озера и ушли намного дальше, чем в 1998 году я с Андреем. Место нам попалось живописное — дикий, хотя и не очень чистый берег у лесосплава, множество спелой малины на подъёме к дороге, валуны, солнце и цветы. Хотели также пройтись к городскому парку, запомнившемуся мне по прошлой поездке, но не нашли его. Зато в какой-то продуктовой палатке нам встретился ящик с ягодами, лежащий в ящике кот и надпись над ним: «Принимаем чернику».

В ожидании мурманского поезда мы коротали время на вокзале. Неравнодушный ко всем мурчащим и мяукающим, я решил погладить отдыхавшую рядом кошку. Оказалось, что это существо ни разу в жизни не знало мужской ласки — бедное создание без памяти влюбилось в меня и не отпускало ни на шаг. Поняв, что мы уезжаем, кошка оставила тёплое место у печки и отправилась за мной до вагона, изо всех сил умоляя взять с собой. Увы, это было невозможно — так я разбил ещё одно в этой жизни женское сердце.

В Кемь мы приехали глубокой ночью. До первого автобуса в сторону порта было ещё очень долго, и мы расстелили спальники прямо на полу вокзала. На этой станции это никого не могло удивить — она всегда была переполнена туристами, путешествующими в самых разных направлениях.

К 2005 году, как выяснилось, светские катера до Соловков были почти полностью вытеснены паломническими, а директором Соловецкого музея стал настоятель монастыря, из-за чего остров, фактически стал церковной собственностью — разве что без самих местных жителей, сохранивших некоторые гражданские права. В Рабочеостровске на пристани мы познакомились с московской парой, психологами, работающими в Институте протезирования на Коровинском шоссе — знакомом мне заведении по временам общения с детьми-инвалидами. Москвичи добрались до Кеми на машине, и дальше передвигались на велосипедах. С помощью ребят нам удалось снять комнату в посёлке — очень дорого, но выбора у нас не было. Денег у нас было дня на два-три. Впрочем, практика показала, что за это время можно обойти почти весь остров.

В память врезалась прогулка в монастырский ботанический сад близ Макарьевой пустыни с лекарственным маком на грядках. По дороге мы решили сойти с деревянных мостков к крошечному озеру, берега которого были усыпаны черникой. Там Вова нашёл огромных размеров гриб. Обрадовавшись потенциальному ужину, он решил проверить его на съедобность самым простым способом — лизнуть. К сожалению, гриб оказался несъедобным, «сатанинским», и Вова отплёвывался от нестерпимой горечи до самого вечера.

Обратная дорога с Соловков мне запомнилась надолго. Во-первых, разлетелась вторая пара обуви — на этот раз у меня — и мы успели купить новую за пару минут до отхода катера. В нём плыли, как обычно, паломники — но на этот раз какие-то возбуждённые, громкие. На единственную скамейку усадили беременную женщину, переносившую плавание с большой самоотверженностью. Тут же к катеру слетелись чайки. Предчувствуя недоброе, я вполголоса заметил:

— Только б не кормили… они ж срать начнут…

Произошло именно то, чего я боялся. Если бы паломники, как нормальные люди, швыряли хлеб подальше от катера (чайки его ловили, понятное дело, на лету), всё было бы нормально, но по какой-то непонятной причине они стали кидать корки хлеба над головой, из-за чего палуба мгновенно покрылась помётом. Нас затошнило — и не только благодаря начинавшейся качке. Батюшка, сопровождающий катер, внезапно скривил руки и издал ужасный гортанный вопль. Я было подумал, что в него вселились бесы, но оказалось, что он просто изображал чайку. 

Тем временем над морем появилась радуга. Это вызвало оживление.

— Радуга! Радуга! — радовался какой-то паломник с вытаращенными глазами, — А вы знаете, что радуга появилась только во время Потопа? До Ноя радуги не было!

Я почувствовал, что ещё немного, и начну освобождать катер от балласта. К счастью, через некоторое время мы уже были на месте. Воспользовавшись любопытством паломников, облепивших какую-то очередную лавку церковных сувениров, мы бросились к уходящему автобусу и успели за пять минут до закрытия в Сбербанк: нам кровь из носу было необходимо обменять сто долларов на рубли. Если бы мы не успели, то в Кеми пришлось бы оставаться до понедельника: других денег на билет у нас не было.

К счастью, мы попали на кемский вокзал до появления на нём толп народа. Неторопливо расстелив спальники на полу, мы легли спать, а наутро стартовали поездом Мурманск-Вологда к станции Обозерская и оттуда — в Архангельск. По дороге я написал две новые песни — иронический рок-н-ролл «Беломорканал» и грустный блюз о политзаключённых «Соловецким узникам».

В Архангельске нас собирался приютить местный музыкант, но по каким-то причинам не вышел на связь. «Будете ночевать на вокзале?» — спросили нас милиционеры. «Ну да», — неуверенно ответил я, не зная чего ждать от слуг закона. «Идите на второй этаж, там теплее. Туалет вон там. Смотрите за бомжами, не оставляйте вещи. В шесть у нас смена, так что подъём будет ранним. Понятно?». «Понятно», — удивились мы. Милиционеры здесь напоминали гостиничных швейцаров.

Мы решили покинуть город в тот же вечер — денег только на билеты и хватило. Дотемна предстояло сделать многое: я заранее договорился с парнем из Поморского государственного университета, что мы споём песни на тусовке. Погода была неплохая, и мы устроились прямо на набережной Северной Двины. Несмотря на то, что ветер уносил звук в сторону, получилось совсем неплохо, и архангельские студенты приняли песни с восторгом. Уезжали мы из города в самом чудесном расположении духа.

Когда мы приехали в Москву и решили постирать вещи, из-под подвёрнутых штанин посыпались мелкие черничные ягоды — привет с Соловков.

В конце лета 2010 года, когда казалось, что все поездки уже закончились, в Москве началось крупнейшее в том десятилетии задымление от торфяных пожаров. Терпели мы с Наташей до последнего, но как только в городе стало невмоготу находиться, то сели в машину и отправились прочь. К вечеру добравшись до Твери, мы заночевали в холле переполненной беженцами гостиницы, расположенной на берегу Волги. Была суббота; на улице вовсю шумела чья-то свадьба. Мы с трёхлетним Серёжей, моим сыном, решив погулять по окрестностям, спустились к воде и немного посидели в пришвартованной лодке. На следующий день, наскоро проехав по центру города, мы отправились дальше на северо-запад.

Дым не рассеивался до Санкт-Петербурга. Не заезжая в город, мы обогнули его по кольцевой автодороге и к вечеру добрались до Выборга. Дальше ехать было некуда: до финской границы оставалось километров шестьдесят. Заночевав в понтовой и, в то же время, не особо комфортной гостинице, на следующий день мы вышли на след расположенного за городом мотеля «Скандинавия», и переместились туда. Дни мы проводили в прогулках по городу, даже пытались окунаться в Балтийском море. Как-то мы решили пожарить шашлыки, и Серёжа альтруистически подкармливал мясом местных наглых кошек. Здесь не было ни намёка на дым, но мы знали, что в Москве дела всё ещё плохи. «Мне надо в Выборг», — шутили мы, вспоминая популярный в Интернете мультик Олега Куваева, в котором заяц-инопланетянин Бо говорил, что у него есть «тарелка в кустах под Выборгом», откуда он привозил всякие необычные инопланетные «хреновины».

Вскоре у нас стали заканчиваться деньги, и мы решили поехать ещё куда-нибудь. Маршрут мы проложили по диким и малопроходимым дорогам Карелии — через Кузнечное в Сортавала. Приходилось переезжать через поваленные деревья, миновать ужасно разбитые участки трассы, а в горной местности недалеко от Лахденпохья к нам навстречу из-за поворота вдруг вышло стадо коров, которое мы пережидали минут десять. В Сортавала, куда мы так хотели, ночлега найти не удалось, и мы решили ехать наудачу дальше к востоку вдоль Ладожского озера. За Питкярантой удача улыбнулась: нам попалась охотничье-рыболовецкая база «13-й кордон». Заночевать там оказалось существенно дороже, чем под Выборгом, но дом был просторный и с сауной. Забравшись по приставной лестнице на второй этаж, я ощутил себя мальчишкой, сбежавшим из дома за приключениями.

На следующий день мы преодолели огромное расстояние, посетив Олонец, Старую Ладогу и полюбовавшись на огромную плотину ГЭС в Волховстрое — на мой взгляд, шедевр промышленной архитектуры. Ночь застала нас в Вышнем Волочке в кошмарной гостинице, расположенной прямо на трассе. Наутро мы с Серёжей попытались улучшить настроение прогулкой в центр городка, но там оказалось не очень интересно. К вечеру мы были уже в Москве.

Дым с торфяников не рассеивался. Проникнувшись патриотическим духом, Наташа отправилась на пожар, чтобы принять участие в борьбе со стихией в качестве волонтёра, но в итоге принесла больше пользы как фотограф. Ещё она там познакомилась с ребятами, работающими в известной анимационной студии «Пилот», которые потом ходили на наши концерты, да и вообще, видимо, очень очень поддерживали Наташу, проделавшую путь по Карелии в весьма раздражённом состоянии духа. Дым от горящих торфяников рассеялся только в начале сентября.

На фото: Алексей Караковский, Соловки, 1998 г.