Том произведений питерского автора включает рассказы, порой финалами, их внезапностью, «перпендикулярностью» тексту, напоминающие прижигание больного места и пьесы, мизансцены которых геометричны и герметичны, а тексты затягивают, как воронка. Чтение тут похоже на плавание, когда пловец не раздумывает над очередным движением, но случайности в этих движениях недопустимы.
Темы сплетаются в один сон, один роман, одну букву. Представилось, как кот Шредингера и черепаха Ахиллеса, выскочив из разных частей текста, сошлись в забеге за смыслом. Непокэрроловски многословные королевы, причём одна их них казнённая, ведут нервный диалог. Беседуют на соседних страницах Пушкин и Гоголь, заставляя вспомнить студенческое творчество Александра Башлачёва, описанное в другой книге Наумова (http://kbanda.ru/index.php/literatura/5719-lev-naumov-bashlachjov-aleksandr-chelovek-poyushchij-stikhi-biografiya-materialy-izdanie-trete-ispravlennoe-i-dopolnennoe-vyrgorod-2016.html).
Тексты про человека на границе, на грани. На какой? На грани жизни и смерти? Кажется, встают сзади тени Стругацких, Зюскинда, Гофмана, перемешиваются футуризм, гуманистичная, интеллектуально насыщеная фантастика и сказочный анимализм, звонкое многословие и эстетское многомыслие. От Стругацких – эффект присутствия и «документальной» достоверности, осознание «тёмных» тайн вселенной вокруг. Появляется инфернальность, не фольклорная чертовщина, а присутствие «той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» (Гете).
Осмысляя историю, человек пускается в безнадёжную погоню за ускользающей в прошлое, как в щель в полу, моралью. Понять своё место в мироздании – мечта человека Возрождения. Необходимость нового, очередного «Возрождения» очевидна. Наше время болезненно материалистично, массовый мистицизм примитивен, место бытового волшебства и полётов духа – вакантно. «Мифы это то, что остаётся, когда уходят герои» (с) – Наумов создаёт сагу об интеллектуальной жизни, ищет героя в ней. Зона поисков – мания искусства, магия слова. Тяга к созданию эпоса, к литературному конструктивизму, к игре формой – среди основных векторов развития книги.
Получаются герои-одиночки – парадоксально полноценные, нашедшие себя. Для них жизнь – стихотворение, буква – смысл. Среди них отсутствуют военные, плотники, любовники. «Обычные» люди, наверное, всё же где-то рядом, но книга о «людях букв» и в этом есть парадоксальная перекличка с постинформационной эпохой. Есть, например, каллиграф, напомнивший «того самого» парфюмера. Конечно, разницы, причём ощутимые «физически», есть – в текст Стругацких проваливаешь, как в бездну. Тут – ткань текста плотна и внутрь не пускает. В итоге, предполагается, что человечество создано словом, а погоня за совершенством текста, буквы – есть совершенная цель. В этом смысле книга – акт сопротивления и мужества, она даёт надежду на будущее.
Название тома дышит просветлённой ностальгией, и да, именно сейчас цивилизация старательно забывает волшебство букв и слов, мыслей и чувств. Это катастрофа или естетвенная, нижняя точка витка спирали, синусоиды развития – расскажут будущие эпохи и тексты. Вы хотите чувствовать смысл, а не «просто» следить за логикой? Вам сюда. Жгучее желание сфрормулировать, поймать, если не тайну, то её дыхание, её тень, управляет книгой Льва Наумова. Желание, надо сказать, уникальное и радующее в эпоху победы постмодерна над лириками, а информационных технологий над физиками.
Comments are closed